Женская решимость - Страница 16

— Неразборчивый? — Рэндалл на миг задохнулся, потом его лицо покрылось смуглым румянцем. — Если так, то ты… просто дешевая кокетка!

Какое-то время они мерялись взглядами, не находя слов. Неожиданно Рэндалл застонал, будто от боли; он отпустил белые, слипшиеся пальцы Линды и провел дрогнувшей рукой по ее щеке. Потом по шее… По плечу…

— О, Линда, черт подери! — выдохнул он, закусывая губы, а руки его уже притягивали девушку к себе, гладили по спине. Дыхание Линды участилось, физическая близость Рэндалла наполнила все ее тело огнем. — О, Линда… — простонал он еще раз — до того, как губы их встретились.

Не было прелюдии к любовной близости. Страсть мгновенно наполнила их обоих, это было какое-то всепожирающее пламя. Линда не помнила, кто кого раздевал. Когда они оказались оба на полу, обнаженные, слившиеся в жарком объятии, мир превратился в сплошные радуги и вспышки. Она потеряла способность рассуждать, чувствовала горячую наготу сильного мужского тела, нежные руки Рэндалла, находящие по наитию самые отзывчивые к ласке места.

Ковер слегка покалывал ей спину, а Рэндалл сверху был горячим и тяжелым. Он обхватил губами сначала один, потом другой ее затвердевший от напряжения сосок, она застонала от наслаждения и выгнулась под ним, прерывисто дыша. Тело ее просило, молило о последнем, большем наслаждении. Она просто разрывалась изнутри от сладкого жара — и этот жар прорвался наружу, когда Рэндалл рывком вошел в нее, проникая все глубже и глубже, открывая все новые высоты восторга. Она закричала — и ее крик смешался со стоном Рэндалла, вместе с ней вознесшимся на пик наслаждения…

…Он сказал: «Мой ребенок». Да, Линда носила ребенка Рэндалла. Но этот ребенок был зачат во гневе, а не в любви, это гнев толкнул их в объятия друг другу. Только гнев она прочла в темных глазах Рэндалла, когда он приподнялся на руках, чтобы взглянуть ей в лицо. Взгляд его был туманным, словно он глядел не на нее, Линду, а еще на кого-то.

Дрожь внезапного понимания пронизала все ее существо. Господи, это не с ней он занимался любовью, не ее видел перед собой! Не ее, а… Боже мой!

Линда уперлась руками в его грудь, отталкивая, отстраняя этого человека от себя. Вырвавшись из его объятий, она схватила свое смятое платье, валявшееся неподалеку, натянула его прямо на обнаженное тело. Щеки ее горели, дыхание прерывалось.

— Уходи, Рэндалл.

Он смотрел на нее, еще не понимая, еще не видя, кто перед ним.

— Я…

— Просто уходи, Рэндалл, — повторила Линда, отворачиваясь, чтобы он не увидел слез у нее на глазах. — Пожалуйста, Сейчас же.

Он с трудом сглотнул, поднялся и начал собирать свою разбросанную по полу одежду. Вид у него был до крайности несчастный и потерянный.

— Я… я даже не знаю, что сказать… Губы Линды скривились в подобии улыбки.

— Тогда не говори ничего. Просто уйди.

Все, что он мог сказать, только добавило бы ей соли на рану. Если это еще было возможно… Рэндалл помотал головой. — Я не знаю, как это могло случиться! Мы сидели и кричали друг на друга, а потом я вдруг совсем потерял голову, и вот… Прости меня, Линда. Мне очень жаль.

Пожалуй, Линде было жаль еще больше. Тот, кого она любила, всего лишь воспользовался ею как заменой — заменой той единственной женщины, которую он любил, и кого более не было среди живых… Женщине, на которую Линда была так похожа. Ее собственной матери.

Линда знала это так ясно, как если бы Рэндалл прямо сказал ей. И еще она знала, что никогда ему этого не простит.

…Она глубоко вздохнула, открыла глаза. Неподалеку, на залитой солнцем террасе, стоял Рэндалл, похожий на призрак из прошлого. Высокий, черноволосый, в светло-сером летнем костюме… Линда смотрела на него с тоской, понимая, что несмотря на все она все еще любит его.

Она меня ненавидит. Рэндалл ясно увидел это в ярко-голубых распахнутых глазах молодой женщины, во взгляде, устремленном на него с холодным недоумением. Никогда Линда еще не казалась ему такой красивой и желанной, как сейчас. Яркое итальянское солнце придало ее загару изумительный золотистый оттенок, а живот чуть округлился, придавая фигуре еще больше женственности.

Это мой ребенок — там, внутри ее прекрасного тела, подумал Рэндалл взволнованно. Мой ребенок! Наш с Линдой…

Она медленно выпрямилась в шезлонге, положила руку на подлокотник. Глаза молодой женщины смотрели на него с подозрением, с опаской. Почти как тогда… как той ночью.

Тогда, три месяца назад, Рэндалл ушел из ее дома не только потому, что она просила. Нет — его погнало прочь выражение лица Линды, загнанное и ненавидящее. То, что произошло меж ними, было ей отвратительно, и это не могло больше повториться.

Рэндалл тогда не сразу поехал домой. Он остановил машину возле парка, а сам долго ходил пешком по темным улицам, ходил, ходил — до изнеможения. Отчаянно стараясь найти путь к свету из той темной пропасти, куда они оба рухнули. Но выхода не было.

К такому заключению Рэндалл пришел через несколько недель. Линда не появлялась на вилле Дарлингов, когда он туда приезжал; она вернула с посыльным букет цветов, который он прислал ей в офис утром в понедельник. На визитной карточке в букете Рэндалл написал: «Прости меня, мне очень жаль»; Линда приписала внизу своим твердым почерком «Мне еще жальче».

Да, ей стало еще жальче, когда она узнала, что беременна…

Рэндалл подошел ближе, на ходу снял и бросил на столик свой летний пиджак, оставшись в белой рубашке с расстегнутым воротом; на шее мужчины поблескивали бусинки пота. Июньская жара допекала его с того момента, как он вышел из прохладного здания аэропорта.